Кто вообще такая эта Оливия Лэнг? И что такое автофикшен, одной из звезд которого ее называют?
На русском языке выходит уже шестая ее книга (столько и написано – Россия одна из немногих стран, где издано все ее «собрание сочинений»), и по ним можно проследить всю ее жизнь.
Она никогда не пишет о том, что ее не касается. «Путешествие к Источнику Эха» – книга о писателях-алкоголиках – спровоцировано детскими воспоминаниями Лэнг, поэтому сочувствие в ней скорее на стороне их близких.
«К реке» – еще одно путешествие – по течению реки Уз, в которой утопилась Вирджиния Вулф. Но перед нами не просто прогулка, это попытка перебороть «один из тех маленьких кризисов, которые периодически отравляют нам существование, когда кажется, что жизнь рушится».
«Одинокий город» – тоже о кризисе: англичанка Оливия Лэнг оказалась в восьмимиллионном Нью-Йорке совсем одна, и свое состояние она не столько преодолевает, сколько анализирует, сопоставляет с другими одиночествами – Энди Уорхола, Эдварда Хоппера, Дэвида Войнаровича и других артистов, живших в одиноком мегаполисе.
Она никогда не говорит только о себе. Если читать ее тексты не слишком внимательно, можно даже не заметить, что с автором тоже что-то происходит, и прочесть их как нон-фикшн о писателях-алкоголиках, художниках-ньюйоркцах, реке в восточной Англии. В этом плане книги Лэнг не так сильно похожи на тексты других аутофикционисток (автор текста предпочитает приставку «ауто») – Анни Эрно, Оксаны Васякиной, Эми Липтрот, где в центре повествования – автор, переживающий кризис. Она уж скорее похожа на Виталия Вульфа, мельком упоминающего встречи с героями своих программ, – только видится писательница с ними не в салонах Парижа и Ниццы, а в печали, одиночестве и отчаянии.
В этих ауто/нон-фикшн-книгах Оливия Лэнг никогда не топит читателя в своих переживаниях. Мы следуем от одной искусствоведческой зарисовки к другой, лишь иногда замечая, что у рассказчицы садятся связки. Исключение – ее роман Crudo, где взять чужой голос пришлось из-за того, что свой сорван. Короткая книга о прощании с одиночеством (которое оказалось так нужно) на фоне готовящегося Брексита. В центре – странная героиня-франкенштейн: она говорит голосом Кэти Акер, которая умерла от рака за двадцать лет до описываемых событий, у нее тело длинноволосой блондинки со шрамами от операций по удалению опухолей, и при этом она оказывается в ситуации Оливии Лэнг 2017 года – выходит замуж за английского поэта старше себя. Происходящие у всего мира за окном события героиня комментирует словами Акер из писем, дневников и произведений. В Crudo голос Оливии Лэнг полностью слился с голосом одного из ее героев.
Лэнг упоминает, что идеи книги «Тело каждого» она начала развивать еще в 1990-х, когда занималась экоактивизмом. «Тело каждого» – не о духовном, а о политическом становлении автора. Может, поэтому она не похожа на другие. По форме она напоминает ауто/нон-фикшн-тексты Лэнг о преодолении кризисов, но это не книга-парабола, которая начинается выходом из нормального состояния и возвращением к норме в конце. К норме, но не к лучшему. Одиночество победить невозможно, пустоту, заставляющую Хемингуэя и Фицджеральда напиваться (но и творить), заполнить нельзя, но можно постараться причинять меньше страданий окружающим. Свобода же – достижима. «Тело каждого» – книга-луч, книга-призыв. В последней главе Лэнг рассказывает о Нине Симон, которая стала интересоваться политическими движениями лишь в середине 1960-х: «Только после двух браков и рождения дочери она начала втягиваться в движение за гражданские права и понимать, что страдания, которые она доверяла своему дневнику, изначально имели политические причины».
«Тело каждого» – дело каждого.
Каркас книги – личность Вильгельма Райха, психоаналитика, положившего начало телесно-ориентированной терапии. Его открытия опередили время: это продляет жизнь идеям, но укорачивает их создателям. Райх умер в тюрьме в 1957 году, но истории о борьбе за свободу на этом не заканчиваются. Герои книги «Тело каждого» – Сьюзен Сонтаг, Кэти Акер (опять), Андреа Дворкин и другие. Их тела были инструментом сопротивления, их тела требовали свободы – от болезни, тюрьмы, социальных предрассудков.
И эту книгу уже нельзя прочесть как исторический нон-фикшн. В последней главе «Тело каждого» оборачивается политическим манифестом.
5 книг о свободе тела и духа, которые связаны с книгой «Тело каждого»
1. Сьюзен Сонтаг «Болезнь как метафора»
«Райх подвел меня к размышлениям о болезни – явлении, которое, как никакое другое, сталкивает нас лицом к лицу с нашей телесной природой, которое делает нас одновременно проницаемыми и смертными. Одна из самых спорных теорий Райха заключалась в том, что за болезнью кроется смысл. Сьюзан Сонтаг критиковала его в своей “Болезни как метафоре”, однако чем больше я узнавала о ее опыте проживания рака груди, тем больше мне казалось, что реальность болезни в нашей жизни куда более личная и сложная, чем Сонтаг готова была признать в печати. В своем дневнике в больнице она писала: «Мое тело говорит громче и понятней, чем когда-либо под силу было мне» (Оливия Лэнг «Тело каждого»).
Первая глава книги Лэнг называется «Недуг» и посвящена двум женщинам, чей недуг – рак груди. Обе – и Кэти Акер, и Сьюзен Сонтаг – написали эссе, связанное с этим опытом. «Дар болезни» Акер и «Болезнь как метафора» Сонтаг – тексты такие же непохожие друг на друга, как стратегии лечения писательниц. Для Кэти главный вопрос: «Почему появляется рак?» Она идет к целителям, больше похожим на шарлатанов.
Сьюзен Сонтаг в своем эссе 1978 года разбирает болезнь – рак, сифилис и туберкулез – как метафору, но самим текстом говорит: болезнь – не метафора, не чья-либо кара за неправильное отношение к конфликтам; узелки в груди – не узелки обиды на холодность матери. В конце она рассуждает о том, как развитие медицины изменит смысл, который культура приписывает онкологическим болезням. Когда в 1975-м у нее обнаружили рак, она согласилась на самое агрессивное лечение. И в 2004-м, когда рак вернулся, – тоже.
2. Мишель Фуко «Надзирать и наказывать»
«Но если нас чему-то учат истории Райха и Малкольма Икса, Якобсон и Растина, то это тому, что государство может объявить вне закона любое тело, и не из-за совершенного преступления, но потому, что это конкретное тело само по себе считается преступным. <...> Перемены, которые предрекал Райх, не включали в себя упразднение тюрем, но сложно вообразить, как всеобщая свобода может быть достигнута, пока они существуют в их современном виде – силосные ямы для тел, которые никогда ни для кого не представляли опасности» (Оливия Лэнг «Тело каждого»).
В главе «Клетки» Оливия Лэнг очень кратко передает содержание «Надзирать и наказывать», чтобы рассказать историю Малкольма Икса и Байарда Растина и то, какие реформы пережила тюрьма и каких еще требует. Книга Фуко и сама была частью движения за преобразования мест заключения. «Группа информации по тюрьмам», одним из организаторов которой был Фуко, выступала, с одной стороны, за то, чтобы в колонии попадали новости из внешнего мира – часто там не было ни радио, ни телевидения, ни газет, что совершенно изолировало заключенных. С другой стороны, «Группа» говорила о необходимости сделать тюрьму темой новостей и сформировать коллективное знание о ней. Одним из источников такого коллективного знания стала книга Фуко.
3. Флориан Иллиес «Хроника одного чувства. Любовь в эпоху ненависти»
«Секс всегда составлял ядро его понятия о свободе, и в 1930 году он переехал в Берлин – город, зажатый, словно в тисках, между двумя катастрофами: прошлой и грядущей, где на оставшихся от предыдущей войны руинах буйным цветом зацвели новые идеи о сексуальности. Райх верил, что секс, освобожденный от вековых оков табуирования и постыдности, сможет изменить мир, но свою деятельность в Берлине ему пришлось резко прекратить с приходом к власти Гитлера весной 1933 года. Той осенью, сосланный в Данию, он написал книгу „Психология масс и фашизм“ – проницательный анализ того, как Гитлер использовал бессознательные сексуальные тревоги, в том числе страх заражения и инфекции, чтобы подхлестнуть антисемитские настроения» (Оливия Лэнг «Тело каждого»).
Самое удачное в книге Иллиеса – что он начинает свою историю не в 1933-м, а в 1929-м. Этот текст о том, как твои походы в кафе зависят от политического режима, который указывает, что в этом кафе позволено делать, можно ли тебе туда ходить и... что это там еще за институт сексологии напротив?
И пусть Райх прожил в Веймарской Германии совсем недолго, но этот период его жизни невозможно отделить от его идей.
4. Кристофер Ишервуд «Прощай, Берлин»
«Однако Берлин того времени – не просто публичный дом для удовлетворения индивидуальных желаний. Даже Ишервуд, который приехал сюда с убеждением, что секс – это исключительно личное дело, пришел к пониманию роли Берлина как места, где претерпевала стремительные перемены вся концепция половых отношений в общественных масштабах. В период Веймарской республики Берлин стал центром бурного освободительного движения, гигантской лабораторией по перекраиванию отношения к сексу во всем мире» (Оливия Лэнг «Тело каждого»).
Если Иллиес – наш современник – только воображает события прошлого, то Кристофер Ишервуд уже во втором абзаце своего романа говорит: «Я – камера с открытым объективом, совершенно пассивная, не мыслящая – только фотографирующая». Ишервуд – не папарацци, он не фотографирует знаменитостей (хотя некоторых прототипов все же можно нагуглить). В своих дневниках-репортажах из Берлина начала 1930-х он запечатлевает всех подряд, хотя в основном, конечно, посетителей кабаре. В мае 1933-го Ишервуд эмигрирует, зная, что мир, который он любил, разрушен. В 1939 году выходит «Прощай, Берлин». «Willkommen, bienvenue, welcome!» – первые слова известной экранизации Боба Фосса 1972 года. Роман Ишервуда – для тех, кому хочется прикрыть глаза, захлопнуть книгу (например, Иллиеса), пока не началось самое страшное.
5. Мигель де Сервантес «Дон Кихот»
«Райх начал свою донкихотскую кампанию в 1928 году: в фургоне, оборудованном под «бюджетную секс-клинику», он разъезжал по окрестностям Вены в компании женщины-врача, которая вводила механические противозачаточные средства и организовывала незаконные аборты для отчаявшихся женщин. Он ходил от двери к двери, раздавая презервативы и коммунистические памфлеты, словно проповедник от эротики. На следующий год с неохотного благословения Фрейда он открыл шесть клиник в бедных районах Вены, где предлагал рабочему классу психотерапию наряду с бесплатным половым просвещением и консультацией по вопросам контрацепции и абортов» (Оливия Лэнг «Тело каждого»).
Оливия Лэнг лишь пару раз упоминает испанского рыцаря – сравнивая с ним Вильгельма Райха (в цитате выше) и когда описывает пребывание Сьюзен Сонтаг в больнице (уже в 2004 году), которая как раз читает «Дон Кихота». А еще роман Сервантеса на свой манер переписала Кэти Акер в 1986 году.
Книга «Тело каждого» заканчивается обращением Оливии Лэнг к Вильгельму Райху – человеку, который не стал победителем. Не от того ли столько осторожной нежности в ее словах?
«Скажи: ты хотел сделать мир лучше. Скажи: ты боролся за новый мир, и скажи: он развалился, кого-то навсегда покалечило, кто-то умер. Скажи: ты мечтал о свободе. Скажи, что ты мечтал о мире, где людей не ограничивают, не ненавидят, не убивают за то, в каком теле они живут. Скажи: ты верил, что тело может быть источником силы и удовольствия. Скажи: ты представлял себе будущее, в котором не будет насилия. Скажи, что тебе не удалось. Скажи: тебе не удалось претворить это будущее в жизнь».
Дон Кихот – одно из самых увлекательных путешествий в истории литературы. Правда, без хеппи-энда.
