Юг и ярость: жизнь, творчество и предрассудки нобелевского лауреата Уильяма Фолкнера

Если вы еще не в ряду тех, кто знает и ценит творчество Уильяма Фолкнера, – давайте знакомиться

Автор статьи: Маргарита Ундалова

Берем выдающегося южноамериканского писателя Уильяма Фолкнера, добавляем щедрую горсть противоречий, и – вуаля! – получается один из самых плодотворных авторов южной готики, лауреат Нобелевской премии, ставший примером для многих если не мировых, то американских модернистов.

25 сентября исполнится сто двадцать пять лет со дня рождения прозаика-новатора, повлиявшего на ход всей американской литературы, создавшего свою вселенную на маленьком клочке земли, который, несмотря на сложное повествование и особую символику завоевал признание миллионов по всему миру.

Его любят за удивительные и интересные притчи, пытаются отменить за спорные высказывания, но все так же изучают на курсах зарубежной литературы, читают в уютном кресле домашними вечерами и снимают по его работам захватывающие экранизации. И если вы еще не в ряду тех, кто знает и ценит творчество Уильяма Фолкнера, – давайте знакомиться!

Жизнь после Первой мировой

От представителя «потерянного поколения» принято ожидать трагической судьбы, которая давала бы своими печальными событиями бесконечные сюжеты для творчества, но жизнь Фолкнера нельзя назвать изобилующей драмой и страстями.

Во-первых, писатель не участвовал ни в литера­турных баталиях, ни в сражениях Первой мировой. Он не попал на войну из-за невысокого роста, потом отправился добровольцем в Королевские военно-воздушные силы Канады, но поучаствовать в боевых действиях в качестве летчика ему не удалось – перемирие заключили до того, как он закончил обучение, и его уволили.

Фолкнер принес домой офицерскую форму и букву «у», которую он добавил к фамилии своей семьи, чтобы она выглядела более английской. Это было частью образа, который он культивировал в Университете Миссисипи, куда будущий писатель пошел после возвращения домой. Сокурсники насмешливо называли деревенского мальчишку, который не получил даже закончен­ного среднего образования, недографом.

Когда-то его семья занимала видное место в той части Миссисипи, где он родился, – в его родословную входили банкиры, бизнесмены и даже военные (его прадед во время войны служил в армии южан), – но Фолкнер не был прилежным учеником. Он брал несколько уроков литературы и английского языка, но в итоге провел больше времени в кампусе в качестве школьного почтмейстера. Это тоже длилось недолго: в рабочее время он был занят игрой в карты и гольфом, не пересылал почту, некоторые письма доставлял неправильно, а другие выбрасывал в мусор, отказывался оформлять квитанции о возврате и, когда ему удавалось открыть офис вообще, часто сидел в нем, работая над своей первой книгой.

В поисках вдохновения

Фолкнер очень любил скромно представляться простым американским деревенским парнем, но на самом деле это был очень одаренный человек, интеллек­туал-самоучка, один из самых начитанных и образованных людей своей эпохи. Уильям Фолкнер восполнял пробелы в образовании чтением, он поглощал много книг, но делал это беспорядочно, хватаясь за ту литературу, которая попада­лась под руку, правда, есть несколько фигур, которые произвели на юного южанина впечатление и повлияли на все творчество.

Анри Бергсон разрушил представление Фолкнера о времени: в какой-то степени благодаря влиятельному французскому философу зародился «поток сознания» как знаковый художественный прием в творчестве Вульф, Пруста, Элиота и, конечно же, Фолкнера. В этом кроется одна из причин, почему романы писателя иногда так сложно читать: там нет внятной последова­тель­ности событий и нет причинно-следственной связи, к которой мы привыкли.

Еще один важный человек для становления Фолкнера как писателя – это Достоев­ский. Он прочитал все самые известные романы Федора Михайловича, перечитывал, делал пометки. Причина, по которой специфи­ческое мировидение Достоевского так повлияло на творчество Фолкнера, – религиозность русского писателя, что было очень близко строгому кальвинисту Фолкнеру.

Художественная литература Фолкнера имеет не столько влияния, сколько аналогии. Он сжигал дома с готическим рвением Эдгара Аллана По, разыгрывал моральные кризисы так же драматично, как Достоевский, и создавал фанатиков, которые понравились бы Герману Мелвиллу. В романе «Свет в августе» Уильям Фолкнер вообще провел ряд параллелей с христианским Писанием, а количество глав отсылает к Евангелию.

Писатель создавал персонажей, которые мигрировали из одного романа в другой, и вел повествование в «потоке сознания» с нарушенным синтаксисом и типографскими экспериментами, как это было в «Осквернителе праха».

Гражданская война фигурирует в нескольких десятках романов Фолкнера. Писатель из Миссисипи родился через тридцать два года после того, как Роберт Эдвард Ли, генерал Конфедеративных Штатов Америки, сдался руководителю Армии Союза Улиссу Гранту в Аппоматтоксе; но достиг совершеннолетия веря в превосходство Конфедерации: Юг мог проиграть, но Север не заслуживал победы. Этот ревизионизм (прим. течение в общественно-политическом движении, стремящееся пересмотреть путем ревизии принципиальные его установки) появлялся повсюду: от учебников, на которых рос Фолкнер, до передовиц в местных газетах, восхваляющих патернализм и процветание рабовладельческой экономики, придумывающих оправдания отделению, канонизирующих как святых и мучеников тех, кто боролся для КША и провозглашал достоинства довоенного общества. В отличие от этих иллюзий, подпитывавших картину мира южан, вымысел Фолкнера открыл правду: Конфедерация потерпела как военный, так и моральный провал.

Даже если бы общество захотело отменить Фолкнера, это было бы невозможно – он уже отменил себя. «Я буду протестовать до последнего: никаких фотографий, никаких подписанных документов, – писал он в письме критику Малкольму Коули 11 февраля 1949 года, оставляя его без следов, каких-либо признаков присутствия писателя, кроме печатных книг. – Хотел бы я, чтобы у меня хватило здравого смысла заглянуть вперед тридцать лет назад и, подобно некоторым елизаветинцам, не подписывать их своим настоящим именем».

Париж без Гертруды Стайн и обретение своего стиля

Фолкнер прожил практически всю жизнь на юге Соединенных Штатов, но после решения оставить поэзию и стать писателем он ненадолго отправился в Европу. Париж в 20-е годы прошлого века был Меккой для американских интеллектуалов: там жили и искали вдохновение Эрнест Хемингуэй, Эзра Паунд, Фрэнсис Скотт Фицджеральд. И хотя у Фолкнера было рекомендательное письмо к Гертруде Стайн, создательнице термина «потерянное поколение», богатой американской писательнице еврейского происхождения, с которой мечтали общаться маститые американские романисты, он так и не познакомился с ней. Также Фолкнеру не удалось лично пообщаться с Джеймсом Джойсом, автором знаменитого «Улисса», хотя он увидел его в окне ресторана.

Можно строить огромное количество догадок, почему в Париже начинающий прозаик не попытался войти в круг англоязычной богемы, но сам он утверждал, что Джойс – это писатель для высоко­лобых, а такой простой американский деревенский паренек, как он, никогда не смог бы осилить «Улисса». На самом деле, это неправда: когда читаешь «Шум и ярость», «Осквернителя праха», заметно, что он испытал некоторое влияние Джеймса Джойса. Более того, после смерти Уильяма Фолкнера у него в архиве был найден экземпляр «Улисса», весь исчерканный пометками, что доказывает: он приложил достаточно усилий, чтобы понять ирландского модерниста.

Личные качества Фолкнера и мировая обстановка, в условиях которой он начал творить, всячески способствовали его забвению. Но к счастью, он был знаком с Малкольмом Коули, писателем и литературным критиком, который впоследствии стал редактором книги The Portable Faulkner, антологии 1946 года, где были собраны выдержки из рассказов и романов Фолкнера в хронологическом порядке в соответствии с их сюжетными линиями, а не по датам публикации. Это была попытка спасти Фолкнера от неудивительной безвестности: его книги сложны, и многие из них были опубликованы во время Великой депрессии или Второй мировой войны, когда и денег, и аппетита на такое письмо было мало.

Чтобы заработать на жизнь, Фолкнер начал писать сценарии для голливудских картин, в том числе к фильмам «Большой сон» и «Иметь и не иметь». Коули обосновал гениальность Фолкнера, опубликовав в антологии образную, а также фактическую карту, показывающую контуры и связи округа Йокнапатофа, где происходит действие большинства книг, и его жителей. Так у романов появилась структура: например, «Деревушка», «Город» и «Особняк» стали циклом из трех частей, где рассказывается о возвышении одной семьи на фоне трагедий старых южных аристократов. Том вернул ранние романы Фолкнера в печать и помог читателям разобраться в его модернистских текстах.

Фолкнер не только не стремился упрощать свою манеру изложения, чтобы стать более популярным для масс автором, он вообще много говорил про стремление к анонимности и незначительность наличия имени писателя над написанным произведением. Говорил он об этом не только в личной переписке, но и в многочисленных интервью. «Если бы меня не было, меня бы написал кто-то другой, Хемингуэй, Достоевский, все мы», – сказал он The Paris Review. – Доказательством тому является то, что есть около трех кандидатов на авторство пьес Шекспира. Но важны “Гамлет” и “Сон в летнюю ночь”, а не то, кто их написал, то, что кто-то это сделал. Творец значения не имеет. Важно только то, что он создает».

Даже на солнце бывают пятна

Трудно сказать, появилась ли эта потребность в анонимности из-за отвращения Фолкнера к публичности в целом или же была реакцией на его особые ссоры с прессой, но он, похоже, знал, насколько его личная репутация может повредить общественному мнению о его работе. Фолкнер вырос на расистском юге и использовал широкий перечень оскорблений в переписке; после того как он стал широко известен, он продолжал писать и говорить такие же, если не более возмутительные, вещи. В письме редактору газеты в Мемфисе он предположил, что правосудие вершится как присяжными, так и толпой линчевателей и что ни один невиновный человек любой расы никогда не подвергался линчеванию.

В статье для Life он приравнял N.A.A.C.P. (Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения – крупная общественная организация США, основанная для защиты прав черного населения) с Гражданским советом сторонников превосходства белой расы и выступал против того, что он называл «принудительной интеграцией» Юга с Севером. Он сказал New York Herald Tribune, что жаждет возвращения «благожелательной автократии» рабства, при котором «неграм будет лучше, потому что у них будет кто-то, кто будет о них заботиться».

В 1956 году, через несколько лет после того, как он получил Нобелевскую премию, и примерно в то время, когда федеральное правительство начало направлять его в качестве международного посла по вопросам демократии и прав человека, он сказал журналисту, что, если это же правительство использует войска для обеспечения интеграции на Юге, он сделает то же, что до него творил его прадед во времена Конфедерации. «Если бы дело дошло до боевых действий, – сказал он, – я бы сражался за Миссисипи против Соединенных Штатов, даже если бы это означало выйти на улицу и расстрелять негров».

Возмущение было стремительным. Афроамериканский общественный деятель Уильям Дюбуа вызвал писателя на дебаты на ступенях здания суда Миссисипи, но Фолкнер отказался, сказав: «Я не верю, что между нами есть спорный момент». Он также выступил с тщательно продуманным заявлением, в котором настаивал на том, что приписываемые ему слова были такими: «...что ни один трезвый человек не сказал бы, и, как мне кажется, ни один здравомыслящий человек не поверит». Фолкнер был печально известным пьяницей, но в других местах он, похоже, придерживался модели употребления алкоголя in vino veritas. Он также опубликовал на Ebony апологию под названием «Если бы я был негром», призывающую к умеренности в расовых вопросах и защите гражданских прав.

Замечания не были хорошо приняты, а опровержения не убедили никого, кто уже не собирался защищать Фолкнера. Майкл Горра, американский профессор английского языка и литературы, признает, что некоторые читатели могут найти в этих биографических фактах достаточную причину, чтобы исключить Фолкнера из учебных программ, если не с полок. Но вышеперечисленные ситуации – это осуждение личной политики писателя, а не его творчества; во всех спорах по отмене автора никогда не упоминается художественная литература Фолкнера.

В жизни писатель не желал адекватно признавать пороки рабства и сегрегации, но в своих произведениях он делал это с дикой тщательностью. Он был Иеронимом Босхом в прозе: его измученное воображение наполняло рассказ за рассказом грехами всех форм и персонажами, которые в результате их совершения превращались в гротеск. Хотя большая часть исторической прозы носит эскапистский характер, у Фолкнера она жестока, изображая Юг униженным сначала дегенерацией аристократии, а затем отказом искупить свою вину даже перед лицом поражения.

В 1936-м , в том же году, когда Маргарет Митчелл предложила миру роман между мошенником Реттом Батлером и южной красавицей Скарлетт О’Хара, Фолкнер опубликовал рассказ об изнасиловании, инцесте и расистском терроре. Это была семьдесят пятая годовщина начала Гражданской войны, и американцы ясно дали понять, какую версию событий они хотят запомнить: «Авессалом, Авессалом!» продан тиражом около десяти тысяч копий, а «Унесенные ветром» – более миллиона экземпляров. Кроме того, за роман Маргарет Митчелл получила Пулитцеровскую премию.

Многие персонажи Фолкнера кочуют из романов в рассказы и обратно, но Квентин Компсон олицетворяет вершину писательского таланта и глубину его отождествления со своими обреченными главными героями. Пессимизм Фолкнера, выделяющийся даже среди «потерянного поколения», казался пророческим во времена движения за гражданские права и представляется таким же тем более сегодня. Романист, родившийся через целое поколение после распада Конфедерации, настаивает на том, что у него не будет другого выбора, кроме как повторить расистское и сепаратистское насилие своих предков; страна, прошедшая сто пятьдесят пять лет после Гражданской войны, все еще жестоко разделена из-за флагов и памятников того конфликта.

Расизм и провалы в моральных рассуждениях, характерные для жизни Фолкнера, блестяще преломляются в произведении: «Они говорят нам о расколотой душе; битвы, в которой правая сторона не всегда побеждает». Здесь невозможно отделить художника от его искусства, они переплетены; расизм Фолкнера сказался на его разрушительных изображениях. Ранее апологеты Фолкнера пытались свести к минимуму аспекты его политики, которые они считали неприятными, либо отрицая их существование, либо настаивая на том, что он мог быть хуже, либо лживо превознося отдельные части его биографии, как будто они оправдывают все остальное, как, например, хвалебную речь, которую он произнес для черной горничной его семьи Кэролайн Барр, которой он посвятил свою книгу «Сойди, Моисей». Как знал сам писатель, лучшее искусство всегда превзойдет того художника, который его создает. Превосходство – это не просто эстетический опыт для читателей; это применимо и для писателей.

Немногие из авторов-современников Фолкнера, даже те, кто обращался к ужасам войны или последовавшей за ней расовой сегрегации, писали об интимных версиях этих конфликтов – сексуальной эксплуатации рабства, реалиях межрасовой любви, социальных и эмоциональных затруднениях черных и белых семей. Романы Фолкнера тем временем полны путаницы по поводу расовой идентичности, где персонажи смешанной расы пытаются определить свое происхождение и понять, как они вписываются в мир, пытаются найти свою идентичность, которая может поддерживать их во враждебно настроенном обществе. Среди этих персонажей – одни из самых замечательных творений американской художественной литературы: Клитемнестра Сатпен, Джо Кристмас, Чарльз Бон, Лукас Бошан.

После того как Фолкнера не стало, его семья продолжала демонстрировать, как люди его родного штата раздираемы расовыми противоречиями, вплоть до столкновений внутри династии. Фолкнер умер летом 1962 года в возрасте шестидесяти четырех лет. Несколько месяцев спустя федеральные суды обязали Университет Миссисипи принять первого чернокожего студента, Джеймса Мередита. Законодательное собрание штата утвердило закон, согласно которому лица, обвиняемые в преступлениях против нравственности, не могут быть приняты в качестве студентов в университеты штата, и в этот же день, Мередит был осужден за мошенничество на выборах – преступление, которого он не совершал. Администрация Кеннеди вмешалась, чтобы обеспечить его прием, отправив сотни сотрудников федеральных правоохранительных органов, чтобы сопровождать Мередита, когда он поступил.

Два человека погибли и более ста пятидесяти федеральных маршалов получили ранения в последовавших за этим беспорядках, которые стали известны как Битва за Оксфорд, в которой обеих сторон участвовали Фолкнеры. Через шесть лет после того, как писатель заявил, что, если дойдет до этого, он будет сражаться за Миссисипи против своей нации, один из его племянников сломал руку, командуя местным подразделением Национальной гвардии, обеспечивающим соблюдение федерального порядка интеграции. Брат этого человека был среди тех, кто бунтовал. Это могла бы быть аннотация к книге «Шум и ярость», где основная сюжетная линия повествует о распаде и угасании одного из аристократических семейств американского юга, но нет – это всего лишь жизнь.

Читайте и слушайте все книги из статьи 👇